– Давай, рассказывай, – начал я сразу и без прелюдий. Знаю, женщинам нравится, когда медленно, с ухаживаниями и цветами, а потом чтобы тоже не спеша, но у нас тут сокращенный вариант. Надо побыстрее разобраться, а после уже видно будет, куда цветы носить.

– Что рассказывать? – прикинулась она, что не понимает ничего.

– Куда идем, с кем встречаемся, что за человек, каковы ресурсы на месте. Ты, Анна Матвеевна, не стесняйся. Я же как-никак командир отряда. Если не в курсе, то отвечаю за своих людей, в том числе и чтобы им было где поспать и что поесть. А вести их в неизвестность не хочется. Особенно вон того парня, – кивнул я на прохаживающегося поодаль Якова.

– Ну, в Новгороде-Северском мне дали адрес явочной квартиры, там нам выделят проводника, он доведет нас на место. И человек этот, он поможет обустроить там все. Вот так примерно, – сообщила мне радистка.

– То есть мы, как в сказке, идем туда не знаем куда. Все зависит от неизвестного кренделя, которого еще найти придется. Как-то мне такое не очень нравится.

– Все будет хорошо, – неуверенно улыбнулась мне Аня. – Вот увидите, получится у нас.

Зато в глаза мне после этого посмотрела так, что я начал сильно переживать за свой моральный облик. После таких взглядов, наверное, много всякого ранее незапланированного происходит. Вот о чем и говорил только что Базанов. Ладно я – морально стойкий и политически подкованный, любую неправильную мысль цитатой классика марксизма-ленинизма заглушу. А глянет она таким макаром на пацанов молодых, думая, что боевой дух поднимает, так и до мордобоя с дуэлями недолго. А оно нам, отряду «Победа», надо? Правильно, не надо. Это будет полное «Поражение». Значит, сейчас произойдет твердое командирское внушение:

– Ты, – говорю, – поменьше вот так зыркай, боками играй, а то и до греха довести можешь. А от этого дисциплина только разлагается.

– Я, товарищ Соловьев, – лыбится она мне бесстыдно прямо в глаза, – впредь обещаю только на вас таким образом смотреть. А насчет греха – это я вроде как и не против. – Засмеялась, гадкая девка, вырвала руку и умотала куда-то в лесок. Покачивая бедрами!

Не, я своей вины не отрицаю, нечего было поцелуйные сражения под колючкой устраивать. Но бабу эту надо обязательно прищучить, чтобы особо много о себе не воображала. Это я даже записывать не буду, и так запомню. Нет, ну вот откуда у них это умение берется? В тайных женских школах обучают, не иначе.

Ладно, воспитательная работа удалась не очень, пойду поближе знакомиться с новым членом отряда. А то сведения о нем у меня самые отрывочные. Большей частью про папу – лучшего друга всех физкультурников.

Яков как раз присел поближе к костру, погреться. Конечно, на улице холодно и сыро. Точно, надо бы всех подстричь наголо, а то на кого ни глянешь, так и норовят поймать что-нибудь в голове. Хоть и говорят ученые, что просто так живые существа появиться не могут, на вшей это не распространяется – вот они как раз точно из грязи зарождаются. Вместе с крысами.

– Ну что, Яков Иосифович, как настроение?

– Не надо так официально, пожалуйста, – посмотрел он мне в глаза. – Знаете, как надоедает? Все почему-то думают, что я в Кремле живу и в ЦК партии заседаю. А я ведь и из Москвы уехал, чтобы подальше от этого быть. Помощником электромонтера в Ленинграде работал, потом уже в столицу вернулся, когда поступил в институт инженеров транспорта. А в военное училище пошел, мне тридцать уже стукнуло. Отец настоял… На войне с первых дней. Не успел батарею принять, а мы уже в бой вступили. Но ничего, дали жару немцам, – улыбнулся он.

Я только сейчас заметил, как он похож на Сталина, прямо копия, разве что ростом чуть повыше, ну и помоложе, конечно. Голос позвонче.

– Значит, артиллерист и электрик? – уточнил я.

– Еще по турбинам специалист, но это вряд ли в обозримом будущем пригодится, – вздохнул он. – Немецкий еще неплохо знаю.

– Вот это хорошо, – сказал я ему на языке противника. – Будет с кем практиковаться.

– Акцент у меня тоже неистребимый, – ответил на том же наречии Яков, – но подтянуть друг друга сможем.

– Тяжело в плену было? – спросил я уже на русском после недолгой паузы.

– Поначалу терпимо, – просто начал рассказывать он. – Я же документы сжег, когда понял, что в окружении. Многие наши так сделали. Но как в плен захватили, то узнали, кто я, очень быстро. В тот же день меня потащили на допрос к одному тузу, потом – ко второму. И главное, – улыбнулся Яков, – один там натурально начал требовать, чтобы я доказал, что не вру и на самом деле тот, кем назвался. А еще вербовали стать командиром освободительного батальона. «Чистить Россию от евреев и комиссаров». Так и сказали. Но я сразу отказался!

М-да… Дело РОА живет и процветает. Власова не будет, а кто вместо него?

– Дубов в любой армии хватает, – поддакнул я, игнорируя тему вербовки. В это лезть… – Точно такие же анекдоты и про наших рассказать можно.

– Поначалу и кормили, и содержание было куда ни шло, – продолжил рассказ Джугашвили. – А как прошел слушок, что Гиммлера взорвали, так и начали лютовать. А потом и в Дарницу переправили. Сказали, меня вроде вешать собирались, а мне, верите, уже все равно стало. Такая тоска взяла, что сделать ничего не могу…

– Значит, не надо было эсэсовца взрывать, так получается? – спросил я. Очень уж меня этот вопрос волновал.

– Я такого не говорил! – выставил он вперед ладони. – Как можно такое подумать даже?! Я же понимаю, что, не случись этого, фашисты другое придумали бы. А представляете, как бойцам нашим это дух подняло? Получается, даже на захваченной территории люди борются! Не сдались! Да встреть я того, кто это сделал, в ноги поклонился бы!

Нет, земных поклонов мне не надо, не стоит оно того. Не для почестей ведь делали. Так что потихонечку разговор скомкал и пошел командирить: нагонять страху на часовых и снимать пробу с кулешей. А то без контроля людям свойственно расслабляться, по себе знаю.

День прошел как-то незаметно. Вроде и не делал ничего особенного, а время улетело. То в одно место сходил, то в другое, переговорили с одним, с другим – а уже и темнеть начало. Вылез на берег, потягиваясь, Никанорыч. Я с Базановым посоветовался, и он оказался за то, чтобы старика к нам пригласить. Видать, тоже впечатлился вчера суровым нагоняем.

Так что я дождался, пока капитан поест неспешно, запьет кулеш чайком, закурит трубочку. Вот только после этого и подсел с наветренной стороны, чтобы не дышать дедовым самосадом, очень уж он у него ядреный, глаза щиплет.

– Разговор есть, Павел Никанорович, – со всем вежеством обращаюсь я к нему. Вот примерно так, как если бы я с тестем по пьяни подрался, глаз ему подбил, а наутро пришел в долг просить.

– Ну, говори, чего надо, – буркнул Закуска. Не может, видать, простить, что я его вчера как пацана отчитывал, да так, что даже последнего слова сказать не дал.

– А вот чем вы, к примеру, собираетесь заниматься после того, как мы расстанемся? – не обращая внимания, продолжаю я стелиться перед ним.

– Пойду в церкву, свечку поставлю, что с таким хамьем расстались наконец-то, – не прекращает бурчать Никанорыч.

– А после этого?

– Вдову себе найду, лягу с ней на печку и буду за жопу держаться! Что пристал?! – взвился капитан. – Тебе какое дело?

– Да хотел вот предложить должность старшины у нас в отряде, – пытаясь не улыбнуться, ответил я, – но, наверное, не буду: вдовья задница все же слаще получается.

– А ну подожди! – не веря своим ушам, перебил меня Никанорыч. – Не брешешь?

– Собаки брешут, – дал я ему ответочку. – А я – командир Красной армии, предлагаю вам, товарищ Закусин, должность старшины партизанского отряда «Победа», чтобы и вы могли внести свой вклад в борьбу с врагами. Или все же на печку?

Самосад в трубочке у капитана давно прогорел, так что попытка затянуться поглубже закончилась ничем. Он начал выбивать ее о ствол дерева, на котором сидел. Думает, значит. Цену себе набивает.