– Нижней поддевы нема, – пожаловался подпольщик. – Это еле собрали.

Те из нас, кто был в военном, бросились экипироваться. Я тоже напялил на себя привычную телогрейку – только бирки с фамилией не хватает. А куда дел свое пальтишко? Оно хоть и куцее, но тоже теплое, на вате. Очень уж меня упрашивал поменяться старшина Витя Гаврилов. Чем оно ему глянулось, не знаю. Пусть носит, мне не жалко. Подобрал себе шапку-ушанку. Зима близко, земля покрывается инеем каждое утро.

Как все закончили одеваться, я дал команду выдвигаться. Шли сторожась. Впереди – Енот с Махно, в арьергарде – Быков и Гаврилов. Сырцов с Архипенко тащили пулемет. Ильяза, как самого упитанного, нагрузили ящиками с патронами. Татарин взял сразу два, третий прихватил майор. Один я шел налегке. Не потому что начальник, просто нес наготове гранаты. Нарвемся на патруль, те залягут, и единственный способ их загасить – метко кинуть «колотушку».

Несколько раз пришлось быстро прятаться во дворах: либо проезжали машины, либо Енот замечал немцев. Вел он нас, виляя по городу: дважды перелезали через заборы, разочек прошли насквозь пустой подъезд какого-то дома. В Киеве, судя по лучам прожекторов, работала ПВО. Но сирены молчали. Да и будут ли их фашисты включать для населения?.. Вряд ли. Что им какие-то унтерменши-украинцы.

Но дошли наконец-то. Гинзбург был погружен в полную темноту, и, наверное, из-за этого вверху живота зашевелилось какое-то тревожное чувство. Или это я переел немного?

– Сходи, еще раз проверь, – шепнул я Еноту.

Подпольщик ушел, а мы затаились.

– Был там кто-то, – наклонился к моему уху вернувшийся Енот. – Табачком несет. Но сейчас пусто.

Взял Быкова и опять ушел. Разведчики обошли все этажи, но никого не нашли.

Я дал команду подниматься на чердак. Тут ничего не поменялось. Все так же лежал бинокль на подоконнике. В углу были свалены ящики с тушенкой и мешки с сухарями. Даже в телефоне был гудок – немцы не стали отключать гражданскую связь в городе. А взрывать подстанцию никто не догадался, у Голдовича и компании, поди, поважнее цели были. Или еще будут?

В этот раз службу наладили как надо. Выставили караульных, наблюдателей. Майор, прежде чем дать отбой, приказал еще раз почистить оружие. Даже выделил на это масленку и какую-то ветошь.

Уснули моментально. А утром нас разбудили мощные взрывы. Вот как в воду вчера глядел.

– Бомбят! – крикнул Быков, отскакивая от окна.

Я схватил бинокль. Нет, бомбежки не было. Но черные облака дыма поднимались над Крещатиком, Николаевской и Прорезной. Пламя охватило магазин «Детский мир», почтамт. Взрыв шел за взрывом. Вот вроде уже взорвали все, что могли, а нашлось еще что-то.

– Наши наверняка работают, – тихо вздохнул я. Скорее всего, по радио. Зданий было жалко. Еще жальче киевлян. Хотя немцы центр выселили, гражданского населения не осталось.

– Так и надо фашистам! – Майор встал рядом со мной, наблюдая за суетой немцев на Крещатике. – Их сюда никто не звал.

Начался пожар, горели Театр юного зрителя, универмаг на углу и знакомая мне по Власову гостиница. Второй, так сказать, акт. Странно, что немцы за все это время не смогли доразминировать город. Или Голдович так хорошо запрятал фугасы? А я еще гордился университетом и Гиммлером. Дилетант. Вот кому нужно давать Героев!

Отогнав народ от окна, я задумался. Кудря должен прийти вечером. Что делать весь день? Опять сидеть и ждать у моря погоды? Или в этой суете рискнуть и прошвырнуться до Дарницкого лагеря, глянуть на обстановку?

Хорошо, что не поддался первому порыву. Надо отдать должное немцам – они быстро потушили пожары и развернули по всему центру блокпосты. Перекрыли улицы и переулки, останавливали весь транспорт, всех пешеходов, которых особенно и не было, так как киевляне не решались выходить из дома.

Кудрю пришлось ждать целых два дня. Мы все измучились, и если бы не майор, который придумал учить партизан всему, чему только можно (сборке-разборке немецких карабинов на скорость, минному делу, даже немецкому языку), мы бы сошли с ума. Зато Кудря пришел не один.

С ним была Аня. И не с пустыми руками. Подпольщица даже смогла пробраться к лагерю, где содержали Якова.

– Там все строго, – рассказала она, когда мы спустились в нижнюю квартиру и расселись на чужих кроватях, удивительным образом здесь сохранившихся. – Патрули, собаки, вышки с пулеметами. У входа в лагерь стоит танк. Сзади – два бронетранспортера.

– Какой именно танк?

– Я в них разбираюсь?

Аня посмотрела на меня с вызовом. Сегодня она была одета очень элегантно – приталенное пальто, шляпка с вуалеткой. Я присмотрелся. Еще и глаза подвела густо…

– В Москву сообщили? – Я повернулся к Кудре.

– У нашей радиостанции сели батареи, – вздохнул подпольщик. – Послал связника в Бучу. Там есть запасная. Но я, Петр, тебе и так скажу: надо выручать Якова. Это же заложник!

– Да еще какой, – поддакнула Аня.

– И у вас есть идеи, как штурмовать лагерь? – хмыкнул я. – Вдесятером?

– У нас есть еще люди. И оружие.

– Сколько?

Кудря замялся, но потом все-таки сказал:

– Могу собрать еще двадцать шесть человек. Два станковых пулемета. Автоматы, гранаты.

– Ладно, вышки мы подавим… – Я задумался. – Патрули покрошим. На нашей стороне внезапность. А танк? А бронетранспортеры?

– Они позади лагеря, – вступилась за Кудрю Аня. – Пока доедут…

– Пока мы найдем Якова…

Да… Решения не было. Надо смотреть на лагерь самому.

Конечно, когда я собирался прогуляться до Дарницы, я сильно погорячился. Полтора десятка километров и мост через Днепр. Пошли мы втроем: я, Аня и Быков. Надо же прикинуть, что к чему, на месте. Вот и изображали женатую пару и их родственника из деревни, который приехал в гости. Если что, я был не мужем. Но и подпольщица была одета гораздо скромнее: в стареньком пальто, по-старушечьи повязанном платке и разбитых сапогах, назвать которые шкарбанами мне не позволила врожденная вежливость. Мы шли, разговаривая о всяких мелочах. Больше смотрели по сторонам: вроде и город тот же, а сколько нового. И вывески на немецком, и расклеенные объявления с орлом и свастикой. А главное – немцы. Много немцев.

А когда дошли до реки, я натурально затормозил. Моста-то нет. Уцелели всего три опоры из дюжины, да и те частично. Немцы, конечно, шевелились, что-то пытались сделать, но работы там было непочатый край. Да и кто бы нас через тот мост пустил? Я даже залюбовался. Красиво сделано, не подкопаешься.

Анна дернула меня за рукав:

– Не спи, Петя, нам в другую сторону, – и показала чуть ниже по течению.

Там собралась целая лодочная станция. Аж три речных судна предлагали свои услуги по переправе. Отлично! Какой-то белый генерал сказал, что извозчиков, артистов и проституток трогать нельзя. Мудрый дядька был. Наверное, потом в Париже водителем такси работал и вспоминал эти свои слова.

Перевезли нас за не очень большие деньги, если точнее, то за трояк. Советский. Рейхсмарки если и начали ходить, то было их мало, да и курс в десять раз выше вместо нынешнего один к одному немцы пока не установили.

А на правом берегу пассажиров ждали еще двое.

Тут до лагеря идти уже совсем немного. Мы попетляли по остаткам дачного поселочка, где целых домов и вовсе не осталось ни одного, а потом зашли в лесок. Или парк? Сильно все вокруг ухоженное, только прогулочных дорожек не хватало. Мимо лагеря «Киев-Ост» пройти было трудно, очень уж много места он занимал. И запах болезни вперемешку со смертью ни с чем не перепутаешь.

Да уж, похоже, наш лагерь по сравнению с этим почти пионерский. Сначала мы наткнулись на ямы, в которых хоронили умерших. Одна уже засыпанная. И еще одна такая же стояла заготовкой. Быков не поленился, померил шагами открытую. Шесть на двенадцать метров. Сколько же народу эти твари тут положили?

Сам лагерь впечатлял. Тут к делу смертоубийства подошли серьезно и основательно. Периметр – километров пять. Примерно полтора в длину и один в ширину. Колючка в три ряда, запретка, блокпосты с собаками. Каждый барак – в локалке, обнесен своим забором. Основательным, метра три в высоту. По территории – патрули, я насчитал два, но это днем. Так что четырех вышек по углам, на каждой из которых торчало аж по два немчика возле пулемета, вполне хватало.